Неточные совпадения
Чужие и свои победы,
Надежды, шалости, мечты.
Текут невинные беседы
С прикрасой легкой клеветы.
Потом, в отплату лепетанья,
Ее сердечного признанья
Умильно требуют оне.
Но Таня, точно как во сне,
Их речи слышит без участья,
Не понимает ничего,
И
тайну сердца своего,
Заветный
клад и слез и счастья,
Хранит безмолвно между тем
И им не делится ни с кем.
—
Тайна сия велика есть! — откликнулся Лютов, чокаясь с Алиной коньяком, а опрокинув рюмку в рот, сказал, подмигнув: — Однако
полагаю, что мы с тобою — единоверцы: оба верим в нирвану телесного и душевного благополучия. И — за веру нашу ненавидим себя; знаем: благополучие — пошлость, Европа с Лютером, Кальвином, библией и всем, что не по недугу нам.
Но глубоко и тяжело завален
клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то
тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения…
— Андрей Петрович, — схватил я его за руку, не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь вы видели это, — я все молчал до сих пор, знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших
тайн. Я прямо
положил их не знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши
тайны вырвут вас из моего сердца уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
Прежде
положим, что существуют три человека, — предположение, не заключающее в себе ничего невозможного, — предположим, что у одного из них есть
тайна, которую он желал бы скрыть и от второго, и в особенности от третьего; предположим, что второй угадывает эту
тайну первого, и говорит ему: делай то, о чем я прошу тебя, или я открою твою
тайну третьему.
«Теперь уже поздно противиться судьбе моей; воспоминание об вас, ваш милый, несравненный образ отныне будет мучением и отрадою жизни моей; но мне еще остается исполнить тяжелую обязанность, открыть вам ужасную
тайну и
положить между нами непреодолимую преграду…» — «Она всегда существовала, — прервала с живостию Марья Гавриловна, — я никогда не могла быть вашею женою…» — «Знаю, — отвечал он ей тихо, — знаю, что некогда вы любили, но смерть и три года сетований…
И как, должно быть, щемящи, велики нужды, которые привели их к начальнику
тайной полиции; вероятно, предварительно были исчерпаны все законные пути, — а человек этот отделывается общими местами, и, по всей вероятности, какой-нибудь столоначальник
положит какое-нибудь решение, чтобы сдать дело в какую-нибудь другую канцелярию.
Всякому хотелось узнать
тайну; всякий подозревал друг друга, а главное, всякий желал овладеть кубышкой врасплох, в полную собственность, так чтоб другим ничего не досталось. Это
клало своеобразную печать на семейные отношения. Снаружи все смотрело дружелюбно и даже слащаво; внутри кипела вражда. По-видимому, дядя Григорий Павлыч был счастливее сестер и даже знал более или менее точно цифру капитала, потому что Клюквин был ему приятель.
Платил ли ему что-нибудь дедушка за его послуги — неизвестно; но многие из родных
полагали, что в их отношениях скрывалась какая-то
тайна, в которую никто проникнуть не мог.
Теория познания придет, наконец, к реализму, когда
положит в свое основание новую, необычную для отвлеченных философов идею, идею греха как источника всех категорий, источника самой противоположности субъекта и объекта, которая остается
тайной для всех гносеологий.
С немногими оставшимися в живых стариками и старухами, из бывших дворовых, ютился он в подвальном этаже барского дома, получая ничтожное содержание из доходов, собираемых с кой-каких сенных покосов, и, не без
тайного ропота на мое легкомыслие, взирал, как разрушение постепенно
клало свою руку на все окружающее.
И, может быть, вся
тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать — а в возможности думать, что ты все сделаешь, — состоит именно в том, что ты пускаешь по ветру силы, которые ни на что другое употребить бы не умела, — в том, что каждый из нас не шутя считает себя расточителем, не шутя
полагает, что он вправе сказать: «О, что бы я сделал, если б я не потерял времени даром!»
Он даже избегает такого рода собеседований, как будто чувствует за собою вину. Он боится, что если обнаружится
тайна осиявшего его ореола, то его станут дразнить. Он сам в основу своей литературно-публицистической деятельности всегда
полагал дразнение и потому не без основания опасается, что та же система будет применена и к нему. Мелкодушный и легкомысленный, он только от мелкодушных и легкомысленных ждет возмездия и обуздания.
Речь моя произвела потрясающее действие. Но в первую минуту не было ни криков, ни волнения; напротив, все сидели молча, словно подавленные.
Тайные советники жевали и, может быть, надеялись, что сейчас сызнова обедать начнут; Матрена Ивановна крестилась; у Федора Сергеича глаза были полны слез; у Капитолины Егоровны покраснел кончик носа. Захар Иваныч первый
положил конец молчанию, сказав...
По отправлении этого письма Домной Осиповной овладел новый страх: ну, как муж приедет в то время, как у нее сидит Бегушев, и по своей болтливости прямо воскликнет: «Благодарю тебя, душенька, что ты позволила приехать к тебе!» А она желала, чтобы это навсегда осталось
тайною для Бегушева и чтобы он
полагал, что муж возвратился к ней нахрапом, без всякого согласия с ее стороны.
Ирина(
кладет голову на грудь Ольги). Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет
тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать…
Уже я дал многие доказательства моей преданности, и было бы неудобно держать от меня в
тайне общее положение дела, раз требовалось уметь лазить по дереву. По этим соображениям Поп, — как я
полагаю, — рассказал многие обстоятельства. Итак, я узнал, что позавчера утром разосланы телеграммы и письма с приглашениями на сегодняшнее торжество и соберется большое общество.
Я подумал… Нет, я ничего не подумал. Но это было странное появление, и, рассматривая неизвестных, я на один миг отлетел в любимую страну битв, героев,
кладов, где проходят, как тени, гигантские паруса и слышен крик — песня — шепот: «
Тайна — очарование!
Тайна — очарование!» «Неужели началось?» — спрашивал я себя; мои колени дрожали.
Однажды, проходя мимо знакомой яблони, я, больше по привычке, бросил косвенный взгляд на известное местечко, и вдруг мне показалось, как будто на поверхности земли, прикрывавшей наш
клад, произошла некоторая перемена….. Как будто горбинка появилась там, где прежде было углубление, и куски щебня лежали уже не так! «Что это значит? — подумалось мне. — Неужто кто-нибудь проник нашу
тайну и вырыл часы?»
Тотчас же вслед за этим его
положили на носилки и унесли из алтаря. Жрец-привратник вышел из храма. Он ударил деревянным молотком в громадный медный круг, возвещая всему миру о том, что свершилась великая
тайна оплодотворения богини. И высокий поющий звук меди понесся над Иерусалимом.
Надо
полагать, между ним и Варварой велись одновременно какие-нибудь
тайные и более ясные переговоры по этому предмету, потому что однажды, подкараулив, когда все господа ушли на репетицию и в квартире оставался только Беккер, Варвара спешно повела Петю наверх и прямо вошла с ним в комнату акробата.
Мы упраздняем
тайную экспедицию, говорит указ, потому, что «хотя она действовала со всевозможным умерением и правилася личною мудростью и собственным государыни всех дел рассмотрением, но впоследствии времени открылося, что личные правила, по самому существу своему перемене подлежащие, не могли
положить надежного оплота злоупотреблениям, и потребна была сила закона, чтобы присвоить положениям сим надлежащую непоколебимость», и притом вообще в «благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказываемы общею силою закона» (П. С. З., № 19813).
— Жены моей я к вам, Катерина Архиповна, не посылал, а если она сама знает, что мне нужны семьсот рублей, так это, я
полагаю, весьма извинительно, — потому что между мужем и женою не должно быть
тайны.
Будьте покойны: я не хочу сравнивать ее с вами — но должен, в изъяснение душевной ее любезности, открыть за
тайну, что она знала жестокую; жестокая
положила на нее печать свою — и мать героя нашего никогда не была бы супругою отца его, если бы жестокий в апреле месяце сорвал первую фиалку на берегу Свияги!..
Белинской. Разве я употребил во зло твою доверенность? разве я открыл какую-нибудь из твоих
тайн? Загорскина прежде любила тебя, —
положим; а теперь моя очередь. Зачем ты тогда на ней не женился!..
Облегчит ли меня моя исповедь, как ты
полагаешь, не знаю; но мне кажется, что я не вправе скрыть от тебя то, что навсегда изменило жизнь мою; мне кажется, что я даже остался бы виновным… увы! еще более виновным перед той незабвенной, милой тенью, если б я не поверил печальной нашей
тайны единственному сердцу, которым я еще дорожу.
Тогда у каждого старика был такой вид, как будто он хранил какую-то
тайну, что-то знал и чего-то ждал; говорили о грамоте с золотою печатью, о разделах, о новых землях, о
кладах, намекали на что-то; теперь же у жуковцев не было никаких
тайн, вся их жизнь была как на ладони, у всех на виду, и могли они говорить только о нужде и кормах, о том, что нет снега…
Простая мысль чернорабочего о том, как целесообразнее
положить один кирпич на другой, — вот величайшее чудо и глубочайшая
тайна.
Владимир Иваныч. А по случаю трехсот тысяч и записки, которую он писал к вам о них, граф,
полагаю, посоветует Алексею Николаичу жениться на вас, так как вы владеете весьма серьезною его
тайною.
Но Саша не внимал его словам, —
Рассеянно в тетради над строками
Его рука чертила здесь и там
Какой-то женский профиль, и очами,
Горящими подобно двум звездам,
Он долго на него взирал и нежно
Вздыхал и хоронил его прилежно
Между листов, как
тайный милый
клад,
Залог надежд и будущих наград,
Как прячут иногда сухую травку,
Перо, записку, ленту иль булавку…
Но этому была еще причина
тайная, странная, глупая, которую я таил, за которую дрожал, как кащей, и даже при одной мысли о ней, один на один с опрокинутой моей головою, где-нибудь в таинственном, темном углу, куда не посягал инквизиторский, насмешливый взгляд никакой голубоокой плутовки, при одной мысли об этом предмете я чуть не задыхался от смущения, стыда и боязни, — словом, я был влюблен, то есть,
положим, что я сказал вздор: этого быть не могло; но отчего же из всех лиц, меня окружавших, только одно лицо уловлялось моим вниманием?
— Так же и не дается. Слова такого не знаю… Вещбы [Вещба —
тайное слово и
тайный обряд, употребляемые при заговорах, рытье
кладов, ворожбе и т. п.] не знаю, — отвечал Артемий.
— Как же не
кладет? — возразил Артемий. — Зарывает!.. Господь в землю и золото, серебро, и всяки дорогие камни
тайной силой своей зарывает. То и есть Божий
клад… Золото ведь из земли же роют, а кто его туда
положил?.. Вестимо — Бог.
— А как же, — отвечал Артемий. — Есть
клады, самим Господом положенные, — те даются человеку, кого Бог благословит… А где, в котором месте, те Божьи
клады положены, никому не ведомо. Кому Господь захочет богатство даровать, тому
тайну свою и откроет. А иные
клады людьми положены, и к ним приставлена темная сила. Об этих
кладах записи есть: там прописано, где
клад зарыт, каким видом является и каким зароком положен… Эти
клады страшные…
— Да что ж ты
полагаешь? — сгорая любопытством, спрашивала Таифа. — Скажи, Пантелеюшка… Сколько лет меня знаешь?.. Без пути лишних слов болтать не охотница, всякая
тайна у меня в груди, как огонь в кремне, скрыта. Опять же и сама я Патапа Максимыча, как родного, люблю, а уж дочек его, так и сказать не умею, как люблю, ровно бы мои дети были.
И Платонида и Фотинья перед иконой Казанской Богородицы поклялись свято хранить
тайну. Нача́л
положили, икону с божницы сняли и во свидетельство клятвы целовали ее перед Матренушкой и перед ее матерью.
У кого на окнах снаружи приворотной светелки кажду ночь хлеб, пироги и другую, какая случится, пищу
кладут ради
тайной милостыни?
Вынула знахарка косарь из пестера и, обратясь на рдеющий зарею восток, велела Тане стать рядом с собою…
Положила не взошедшему еще солнцу три поклона великие да четыре поклона малые и стала одну за другой молитвы читать… Слушает Таня — молитвы все знакомые, церковные: «Достойно», «Верую», «Богородица», «Помилуй мя, Боже». А прочитав те молитвы, подняла знахарка глаза к небу и вполголоса особым напевом стала иную молитву творить… Такой молитвы Таня не слыхивала. То была «вещба» —
тайное, крепкое слово.
— Власть Господня на то, — строго промолвила Аграфена Петровна. — Не нам судить о том, что небесный отец
положил во власти своей и печатью
тайны от нас запечатал! Грех великий испытывать Создателя!
Пройдя еще далее, Франциск опять позвал Льва и сказал: «И еще запиши, брат Лев, овечка божия, что если бы мы научились говорить на языках ангельских, если бы узнали течение звезд и если бы нам открылись все
клады земли и мы познали бы все
тайны жизни птиц, рыб, всех животных, людей, деревьев, камней и вод, — запиши, что и это не было бы радостью совершенной».
«Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением в небесах, так как Он избрал нас в Нем прежде создания мира — προ καταβολής κόσμου, чтобы мы были святы и непорочны перед ним в любви, предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа, по благоволению воли Своей, в похвалу славы благодати Своей, которою Он облагодатствовал нас в Возлюбленном, в котором мы имеем искупление кровью Его, прощение грехов по благодати Его, каковую Он в преизбытке даровал нам во всякой премудрости и разумении, открыв нам
тайну Своей воли по Своему благоволению, которое Он наперед
положил — προέθετο — в Нем, во устроение полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом.
И, когда служивый улегся в клети на мягкой ильинской соломе, развязала она походную его котому́ и, сколько было в ней порожнего места, столько наложила ему на дорогу и хлеба, и пирогов, и баранины, что от обеда осталось, картошки в загнетке напекла, туда же сунула, луку зеленого, стручков гороховых первого бранья, даже каленых орехов, хоть служивому и нечем было их грызть. Наполнив съестным котому, добрая старушка набожно перекрестилась. Все одно, что
тайную милостыню на окно бобылке
положила.
— Разно, говорил он, тогда толковали про них, — отвечала Аграфена Ивановна. — Кто
полагал, что они колдуют; кто думал, что у них особая
тайная вера.
Фельдмаршал снова стал увещевать пленницу, чтоб она открыла, кто внушил ей мысль принять на себя имя дочери императрицы Елизаветы Петровны и кто были пособниками ее замыслам. Он напомнил ей о крайних мерах. Надо
полагать, что ей было известно, что значат на языке
тайной экспедиции слова: «крайние меры».
Кто-то
положил на нее свою руку и повелел клясться в сохранении
тайны, потом задом отвели его на прежнее место.
Я, как его поверенный, должен сказать вам, как человеку самому близкому князю, что эти средства далеко не велики — он истратил уже почти три четверти своего состояния вместе с выделом полумиллиона своей жене, а потому для вас и для вашей семьи на совершенно комфортабельную жизнь хватит, но на постоянные пикники со всеми вашими знакомыми, извините меня, может и не хватить, тем более, что московские родственники князя, я ему еще этого не говорил и вас прошу держать пока в
тайне, по полученным мною сведениям, хотят
положить предел его безумным тратам.
— Обман!
тайна!.. Какая тут
тайна? Hе воры же ночью их унесли. Господь, сам Господь двух
положил перед глазами матери их: мать не могла же ошибиться в своих детищах. Обман!.. Ге! что ты мне говоришь, Никита Иванович? Она сама обмывала их тела, укладывала в гробы, опускала в землю. Правда, четвертый был
тайна для многих; но и того обезглавленный труп мать узнала и сама похоронила.
Ипполитов (схватив его за руку и отводя в сторону). Слушайте. Это мне надоело; надо
положить конец вашим проделкам. Между вами и ею есть ужасная
тайна: вы должны открыть мне ее.
Обе они поняли ту беззаветную, горячую любовь, которую питал бедный юноша к своей бежавшей с другим кузине, и сила этой любви усугублялась в их глазах силой непроницаемой
тайны, в которую облек свое чувство юноша не только для окружающих, но и для самого предмета этой безграничной, почти неземной привязанности, той высшей любви, из-за которой душу свою
полагают за друга.
Петр III уничтожил ненавистное «слово и дело», а вместе с ним и «
тайную канцелярию», а дела ее
положил «за печатью к вечному забвению в архив».